В Великую Отечественную на зауральской земле не рвались снаряды, не горели от них избы, не гудели в небе фашистские самолёты. Но вместе со всей страной зауральцы чувствовали горячее дыхание войны. Они сражались на фронтах, ковали победу в тылу. В Курганскую область были эвакуированы школы и детские дома из осаждённых Москвы и Ленинграда. Привезённых ребятишек встретили, обогрели, приютили, в том числе и в Лебяжьевском районе. Уже в первые годы войны детские дома открылись в Лопатках, Прилогино, Арлагуле, Лисьем, Ёлошном.
Из осаждённых городов
По воспоминаниям лопатинского краеведа Лидии Спиридоновны Патенковой, в одну из ночей 1941 года в Лопатинской школе в срочном порядке был подготовлен детский интернат для детей, эвакуированных из Москвы. Директором его стала Любовь Георгиевна Багдасарова. Когда немцев в 1942 году под столицей разгромили, юных москвичей вернули домой. Но привезли детей из Ленинграда. В этот период интернат возглавляла приехавшая Мария Яковлевна Иванова.
В интернате трудились местные жители Лидия Павловна и Александр Александрович Кияшко, Мария Павловна Романова, Галина Георгиевна Петунина, Раиса Константиновна Кайгородцева, Галина Георгиевна Чебыкина, Полина Ивановна Чебыкина и другие. Из эвакуированных педагогов остался в памяти лопатинцев Александр Юрьевич Пябус. Сын супругов Кияшко со слов родителей знал, что они работали в детском доме, но поделиться фотографиями тех лет не смог – в их доме был пожар. После отъезда ленинградских детей в 1944 году в здании школы был открыт детский дом для местной детворы, оставшейся без родителей.
По воспоминаниям воспитателя Евдокии Александровны Земнуховой, он просуществовал до конца 1949 года. В нём содержались дети как Лопатинского, так Лебяжьевского и Макушинского районов. Воспитателям работать приходилось с 7-ми часов утра до 9-ти вечера, то есть с подъёма до отбоя. При этом многие обучались заочно в Петуховском педучилище. М. Я. Иванова уехала в Ленинград вместе с ребятами, а детский дом стал возглавлять А. Ю. Пябус. Завучем в то время была М. П. Романова. Кроме воспитателей в детском доме работали медик Прасковья Яковлевна Худякова, музыкальный работник Анатолий Фёдорович Кичанов, его заменил впоследствии Александр Иванович Руденко. Поваром была Таисия Ефимовна Леканова (Михалёва). Завхозом трудился А. Г. Грибанов, потом Андриан Дружинин. Была при интернате лошадь, на которой дети сами с удовольствием возили продукты, дрова, воду. За всё время работы Е. А. Земнухова не вспомнила ни одного чрезвычайного происшествия.
Долгая дорога в тыл
Ленинградских школьников как родных приняли в Прилогино и Арлагуле. Детей сопровождала ленинградская учительница А. М. Михайлова. Своими воспоминаниями о том нелёгком времени Александра Михайловна в конце 80-х делилась с арлагульским краеведом С. В. Титовой:
«Сначала из блокадного города вывозили малышей, десять эшелонов было отправлено вглубь страны. Затем стали эвакуировать школьников. Мне поручили сопровождать учеников той школы, где работала я сама. Сначала детей хотели везти на автобусах, но потом решили ехать поездом. Расставание на вокзале было тяжёлым, плакали дети, плакали взрослые, провожая их. Никто не знал наперёд, удастся ли ещё свидеться и когда. До октября 1941 года жили в Ярославской области. Когда фронт стал приближаться, пришло указание переправиться глубже в тыл, за Урал. Помню, как все суетились перед отправкой, хотелось взять с собой больше в дорогу. Местные жители помогали, несли продукты.
По дороге эшелон не раз обстреливался. Поезд двигался медленно, с длительными остановками – пропускали составы, идущие на фронт. Более 2-х месяцев дети были в пути. Припасённые продукты давно кончились, наступила зима. Было голодно и холодно. Чтобы хоть как-то согреться, ребятишки на полустанках рвали сухую траву для растопки буржуек в вагонах. Спали, не раздеваясь. За ночь иные пристывали к топчанам и вагонным стенкам, приходилось отдирать. Из-за этого одежда приходила в негодность.
Наконец, около двухсот детей приехали в Лебяжье. Со станции все дружно пришли в школу, располагавшуюся на углу улиц Советской и Первомайской. Там получили разнарядку: младшим школьникам предстояло жить в Прилогино, а старшим – в Арлагуле. В сёлах, где оставались старики да женщины с детьми, прибывших приняли как своих. Беда была общей для всех».
Ленинградских старшеклассников разместили в сельской школе – старинном двухэтажном доме в центре Арлагуля. Через дорогу наискосок располагалась столовая, где детей кормили. Современному человеку, не знавшему голода, трудно представить, что завтрак, к примеру, состоял из стакана горячего чая и кусочка хлеба из непросеянной муки с добавлением различных травяных примесей.
Крошка на вес золота
Александра Михайловна возглавляла и арлагульский, и прилогинский интернаты, стараясь заменить и большим, и малым детям мать. Поначалу было очень тяжело. Наголодовавшиеся за дорогу дети никак не могли наесться, ходили по соседним деревням побираться, рады были простому куску хлеба и относились к нему очень трепетно. Педагог вспоминала историю с одним из подопечных, Колей Романовым. Получив утром в столовой кусочек хлеба, он с криком «Папа! Папа!» вдруг кинулся под стол. Воспитатели – к нему. Выяснилось, что мальчик уронил хлебную крошку на пол и бросился её поднимать, называя хлеб словом «папа».
Местные жители делились с эвакуированными, чем могли. Моя бабушка, жившая в Арлагуле, вспоминала, как однажды к ней пришли два подростка. Один зашёл в дом, а второй остался в сенях. Получив краюху хлеба, мальчишки ушли. А бабушка после этого обнаружила пропажу в сенях полотняного мешочка с сушёной картошкой, приготовленного для отправки мужу в трудармию. Мешочек этот нашёлся под крылечком. Видимо, сразу не взяли, хотели ночью за ним вернуться.
Постепенно жизнь в интернате налаживалась, входила в определённый ритм. Александра Михайловна, возвращаясь из Лебяжья, где решала организационные вопросы, старалась всякий раз привезти детям то семечек, то гороха. И дети ждали её приезда, как ждут приезда матери. Все военные годы о детях, эвакуированных с прифронтовых территорий, и тех, кто остался сиротами, неустанно заботились взрослые. Они пытались заменить им родителей.
Проявляя любовь и заботу, им приходилось быть строгими и справедливыми, внимательными и требовательными. В большинстве своём интернаты возглавляли женщины, взвалив на себя большую заботу и большую ответственность. Работавшая в то время секретарём РОНО Анфиса Ивановна Скокова вспоминала: «Уж так они старались хоть что-то выпросить у заведующего, так упрашивали, умоляли его, как может просить только мать для своих детей».
Надо было выжить
В детские дома привозили и других детей – местных сирот, оставшихся без родителей, а также снятых с поездов. Однажды в арлагульский детдом привезли до десятка малышей, совершенно голых. Пока их отмывали и кормили, воспитательницы не могли сдерживать слёзы. А потом из загашников достали свои юбки, платья и всю ночь шили одежду для ребятишек.
Всё это время с детьми занимались. Сельская школа работала в обычном режиме. Создавались кружки по интересам. Воспитатели вместе с детьми разучивали песни и ставили концерты. Дети ездили в Лебяжье на лошадиной подводе, а то и пешком ходили. Выпускались боевые листки с фронтовыми новостями. Правда, новости эти были скудными – газеты сюда практически не доходили, и радио было не у всех. Больше узнавали из писем с фронта.
В конце лета 1945 года Александра Михайловна отправилась с детьми в обратный путь. По дороге они подхватили скарлатину, отлёживались в каком-то бараке. И вот он – Ленинград. Встреча с родными была радостной и горестной одновременно. За эти годы дети выросли, изменились, а взрослые постарели, поседели. Кто-то узнавал своих сразу, а кто-то не мог поверить, что это их сын или отец. Кому-то и вовсе не повезло встретиться с родными. А сама А. М. Михайлова вернулась на лебяжьевскую землю, ставшую ей второй родиной. Она с благодарностью вспоминала жителей Арлагуля, кто помогал обслуживать детей. Это повар Степанида Рыбина, санитарочка Клавдия Бочагова, стиравшая детскую одежду, Пелагея Осетрова, ежедневно стряпавшая хлеб для ребятишек, Шура и Анисья, у которых жила вместе с двумя воспитателями.
В столовую – по очереди
Прасковья Михайловна Кривоногова, работавшая изначально в Прилогинском интернате воспитателем, вспоминала, как тяжело было в то время всем. Дети зимой обедать ходили в столовую по очереди, так как не хватало на всех верхней одежды и обуви. Уведут группу детей, усадят за столы, а одежду несут для другой. Взрослые опекали малышей, подкармливали из своих скудных припасов, допоздна засиживались с ними, оставляя свои семьи без внимания.
В 1947 году прилогинский детский дом перевели в Плоское, так как там была средняя школа. Прасковья Михайловна переехала туда же. По её воспоминаниям, директор школы, И. И. Иващенко открыл швейный цех, где девочек учили шить одежду для себя и своих сверстников. (В другом источнике сказано, что при интернате был портной Ивашкевич, который сам занимался пошивом одежды для детей). Когда американцы прислали гуманитарную помощь, на какой-то период с продуктами стало легче. Постепенно детей находили и забирали родители. В конце 1949 года (а по другим источникам – в начале 50-х) детдом был расформирован.
Мерило совести
Жили ленинградские дети и в с. Лисье, куда их привезли в ноябре 1941 года. 103 ребёнка разного возраста, в основном из интерната 240-й школы. Были среди них дети юристов (судей, прокуроров, адвокатов). С ними несколько воспитателей со своими семьями. Детский дом расположился в двухэтажном здании. Столовая располагалась в церкви, где стоял жуткий холод. Директором детдома стал Яков Михайлович Ицков, из приезжих. Человек мягкий, доброжелательный, интеллигентный. Ребята постарше не всегда слушались его, поэтому местному учителю географии Александру Парфеньевичу Кремлёву приходилось вмешиваться. Ему почему-то перечить не смели.
У многих детей в осаждённом городе остались родные, и от них с нетерпением ждали весточки. Сами писали письма с рассказами о своей жизни в деревне, где им многое было ново и незнакомо. За время проживания несколько детей умерли. Остальных после снятия блокады Ленинграда увезли домой. Сопровождавшая детей Мира Наумовна Рабтинд после этого писала супругам А. П. и М. Д. Кремлёвым из Лисьего о судьбах некоторых из них.
Например, о Зое Будиной. Её отец пропал без вести на фронте, а мама с двумя младшими братьями умерли от голода, не дождавшись снятия блокады. Таких, как Зоя, пристраивали в городские детские дома, детей постарше – на производство. Зоя устроилась на ткацкую фабрику, получила место в общежитии, где прожила до 1955 года. Потом вышла замуж, и в 1957-м им с мужем выделили отдельную комнату.
Саша Турин очень хорошо рисовал, стал признанным художником, его сестра Жанна – юристом. Тамара Бегун стала врачом-терапевтом. Вернувшись в родной город и оставшись без родителей, дети устраивали свои жизни сами.
Из воспоминаний академика РАН Юрия Кирилловича Толстого, бывшего воспитанника лисьевского интерната. В 1941 году ему было 13 лет.
«Ранней весной мы с двумя товарищами отправились в лес за птичьими яйцами. Дело было явно не гуманное, но голод не тётка. Лазить по деревьям я не умел, поэтому принимал яйца внизу и складывал их в шапку. Кругом нас были болотца, покрытые ледком. Обратной дороги мы не запомнили, сбились с пути. Когда поняли, что заблудились, стало страшно. Уже в полной темноте кое-как вышли к какому-то ветхому домишке, где нас приютила женщина с малыми детьми. Она напоила нас кипятком, больше у неё ничего не нашлось. Мы сварили яйца и съели их чуть ли не с кожурой. Хозяйкины дети голодными глазами глядели на нас с печки. Утром женщина показала нам дорогу в нужном направлении. В интернате нас, конечно, потеряли.
Во время пребывания в с. Ёлошное запомнился случай, когда я пытался выменять свои вещи на продукты. Никто не хотел меняться, так как у самих было скудно. Я дошёл до края деревни, и тут в последнем доме меня, узнав, кто я такой, две женщины усадили за стол, накормили досыта и дали с собой картошки. Ею я поделился с товарищами, но где взял, не сказал. Я много раз убеждался в том, что в народе при всей его забитости много добра, которое так и не удалось вытравить. А те детские глаза с печки на всю жизнь стали для меня мерилом совести».
Юрий Кириллович вспомнил и такой случай. Был среди учителей мужчина, очень худой, измождённый, он едва передвигался. Квартировал у какой-то бедной семьи, где и сами-то питались плохо. Так вот старшие ребята решили его подкормить. Им в столовой выдавали по 5 г масла в сутки. Собрав свои граммы, они пришли к учителю домой и передали ему масло вместе с кусочком хлеба. Реакция учителя огорошила мальчишек – он расплакался. Такое не забывается.
Из воспоминаний Ю. К. Толстого следует, что интернат, а может, только некоторых его воспитанников, из Лисьего переводили в Ёлошное.
Встретить и пригреть
Из воспоминаний Анны Ивановны Петровой (в девичестве Шабалиной).
«В январе 1942 года моя семья получила похоронку на отца, погибшего на Карельском фронте. Этой же зимой в село Ёлошное, где мы тогда жили, стали прибывать дети из блокадного Ленинграда. Везли их по сёлам на санях в жуткие морозы, голодных, измученных дорогой, с обмороженными пальчиками. Мне тогда было едва 20 лет, работала учительницей в школе. Односельчане организовали в доме купца Осетрова интернат для эвакуированных. На первом этаже разместились воспитатели Анна Михайловна Бунакова, Мария Андреевна Макушина. Директором была ленинградка Анна Юльевна Славина, милая и добрая женщина, прекрасно справлявшаяся со всеми тяготами сельской жизни, несмотря на своё городское происхождение.
Сельские и городские ребятишки легко сдружились, вместе ходили в школу и обратно, помогали семьям погибших солдат, отправляли письма и посылки на фронт, убирали урожай, помогая колхозу. Собирали колоски, зёрна мололи на жерновах, пекли лепёшки, сами ели и на фронт посылали. Ленинградцы с гордостью и тоской рассказывали о своём красивом городе.
Помню, жительница села Федосья Николаевна Карпова часто привечала эвакуированных детей, поила молоком или квасом, угощала вкусным творогом. Всем было трудно, но, помогая друг другу, верили в победу и ждали её. Как-то на Новый год колхоз купил детям в подарок конфеты. Дети рады были несказанно. А моя младшая сестрёнка, Надя, не знала, что с ними делать, поэтому просто катала карамельки. Ещё вспоминается, как на наши рублёвые премии директор школы купила всем фужеры (фужеры Анны Ивановны хранятся в елошанском музее).
В 1944-м году пришла телеграмма о возвращении ленинградских детей домой. С детьми уехала учительница Варвара Яковлевна Карпова. Отправляли здоровых и больных. Приехав в освобождённый город, она писала, что дети вернулись в холодные и разрушенные квартиры, что многие не нашли своих родных. Не всем вернувшимся ленинградцам было суждено выжить в родном городе. Тревожные известия о смерти многих ребят шли ко мне в Ёлошное, писали, что из блокадников в живых уже почти нет никого.
В 1976 году с группой учащихся Лебяжьевской средней школы во время осенних каникул я побывала в Ленинграде. Прогуливаясь по городским улицам, я думала о тех мальчиках и девочках, которые когда-то вернулись из зауральской деревни в родной город, и ещё им многое пришлось пережить и испытать, но не дано было прожить долго и счастливо.
Воспоминания, воспоминания, воспоминания… Беспокойными и тревожными ночами они текут чередой кадров чёрно-белого фильма. Закрываешь глаза, пытаясь уснуть, и как на широком экране тёмного старинного кинозала высвечивается лента событий давно прошедших лет. Встряхнёшь головой, встанешь с постели, подойдёшь к окну – там за мутноватыми стёклами едва виднеются очертания осиротевших деревьев, зато чётко-чётко видны лица. Лица тех, кого уже нет рядом – одноклассников, друзей по школе, детей, эвакуированных из Ленинграда, их воспитателей. Я не могу стереть их из памяти. Да и надо ли – это тоже страница истории, но, как говорится, не по учебнику».
Общая забота
Воспитатели и учителя очень боялись за детей. Чтобы они не болели, их часто водили в баню, следили за чистотой в жилых помещениях, приучая к личной гигиене. Мальчишки и девчонки занимались спортом – бегали, ходили на лыжах. Им создавали условия для учёбы. И дети показывали неплохие результаты. Если в 1943 году успеваемость по району составляла 93,3 %, то в 1945-м она поднялась до 114,7 %.
Приучали к посильному труду. Эвакуированные дети вместе со взрослыми после уроков сами заготавливали дрова, возили воду, убирали помещения, следили за порядком. Летом эвакуированных наряду с местными привлекали на прополку посевов на полях. К примеру, взрослые и дети лопатинского интерната отработали 2119 человеко-дней на сельхозработах. Дети готовили посылки на фронт, для чего вязали варежки, носки, выращивали табак. Вели переписку с фронтовиками, рассказывая в письмах о своей жизни и с нетерпением ожидая ответных треугольников. С радостью тогда собирались в кружок и читали о фронтовых подвигах и победах.
Взрослые тоже не сидели без дела. Они вели беседы среди населения, читали газеты колхозникам, выпускали боевые листки, занимались сбором денег в помощь фронту. В фонд обороны страны учителями было собрано в 1941-42 годах 40048 руб., а в 1943-44 годах – 59124 руб. В помощь детям-сиротам было собрано 4953 руб. Учащимися лопатинской школы-интерната были собраны средства на строительство военного корабля «Челябинский комсомолец», за что получили благодарность от Верховного главнокомандующего.
Что касается пропитания, то тут помогали всем миром. Подкармливали сельчане. Колхозы и совхозы района выделяли хлеб, молоко, овощи, реже – мясо. Например, в фонд лопатинского интерната от сельхозартели «Путь пролетариата» в дар были переданы 21 кг капусты, 150 кг картофеля, а от колхоза «Красное поле» дети получили 40 кг пшеницы, 73 кг картофеля и 105 кг капусты. С наступлением тепла в ход шёл подножный корм – лебеда, крапива, ягоды, грибы.
Эвакуированные дети, несмотря на тяготы и лишения, которые испытывали все, в том числе и местные жители, нашли среди них любовь и сопереживание, поддержку и заботу. Они просто жили вместе и вместе верили в скорую победу. Пока ленинградцы и москвичи отстаивали свои города, лебяжьевцы спасали их детей. (Опубликовано в газете "Вперёд" 8 мая 2019 года.)
Комментарии